Отзывы о фильме «Интимный дневник»

Питер Гринуэй решил снять фильм о Сэй-Сёнагон наших дней. Впрочем, придворная фрейлина, жившая тысячу лет назад, тоже регулярно появляется в фильме, создавая свои «Записки у изголовья» или «Интимный дневник».
***
Юную героиню, переезжающую в поисках самой себя из Японии в Гонконг, оттуда в Китай и вновь в Японию, роднит со своей предшественницей не только внешнее сходство. Она тоже ведет свой дневник и также искусна в каллиграфии.
Для Гринуэя очень важно обрамление происходящего. Линии струящихся сверху вниз иероглифов, классические и современные дизайнерские одежды, страсть, дерево… В фильме много образов, часто появляющихся в дополнительном внутреннем кадре, который из черно-белого постепенно превращается в цветной. Это чисто японский фильм, где главное – спокойное созерцание прекрасного. А каждый кадр – иероглиф, сочетающий в себе и слово, и изображение.
***
Если говорить о сюжете, то он незамысловат. Нагико (главную героиню зовут так же, как Сэй-Сёнагон) решает отомстить издателю, принуждавшего к сожительству его отца. Она пишет на теле своих любовников книги, отправляя их ненавистному адресату. Тринадцать тел, тринадцать книг, последняя из которых – Книга смерти.
Издатель постепенно принимает правила игры и уже с нетерпением ждет следующего посланника. Пока на теле тринадцатого не прочитает свой приговор, смиренно принимая неизбежное.
***
Прекрасное двухчасовое зрелище, но не для всех. )

Рецензия написана в рамках флэшмоба «Спаси фильм - напиши рецензию!». Тур 2.

Фильм Питера Гринуэя «ИНТИМНЫЙ ДНЕВНИК»
Тема «Интимного дневника» – сопряжение феноменального и ноуменального. Человек – единственная тварь, соединившая в себе два этих мiра. И героиня (Нагико) занята поиском возможностей пластификации (здесь: воплощение прекрасного в динамических формах) в собственном теле красоты эстетического (чувственного) и интеллектуального космоса. Графический знак, символ становится под кистью Мастера тем вещественным элементом бытия, который способен усвоить себе качества разумной человеческой природы, он становится феноменом, заключающим в себе ноуменальную сущность. Символ способен стать инструментом духовной сублимации ума, восходящего к непосредственному, сверхчувственному познанию тайн Бытия Абсолютного. Однако интеллект, ставший орудием эстетического (от греческого αίσθετικός, чувственный) способа существования ограничен в познании пределами сфер вещественной онтологии и интенциями телесной экзистенции. А ведь Единым и Истинным сказано: «…кто не собирает со Мною, тот расточает, Лк.11:23». Это значит, что ум, интенционально рассеивающий себя во множественной вещи, не способен произвольным усилием направить вектор своих устремлений к Свету Истины.
И здесь мы видим, как традиционная в дальневосточной цивилизации обращенность ума на эстетическое начало жизни, удерживает героиню от трансцендентных исследований и движений души в сторону вещей умопостигаемых. Культ чувственности посредством инструментов абстрактной мысли парадоксальным образом замыкает её поиски в пределах собственного тела и его поверхности. Знак в такой парадигме обращается из средства эпистемологических изысканий в феноменологическую цель, а тело, изначально имеющее смысл доски, подготовленной для восприятия Иконы Сущего нанесением на неё этического левкаса, претворяется в самодостаточный символ бытия, несущий в себе все смыслы преходящего существования, но лишенный в конечном итоге возможности воипостазирования в Теле Бытия Абсолютного.
Рецитация фразы о сотворении разумного существа («когда Бог создал из глины первого человека, Он нарисовал ему глаза, рот и половой орган»), сопровождаемая комментарием героини («я глубоко убеждена, что на свете существуют две вещи, неразрывно связанные друг с другом – это радости плотские и радости писательские») и сводящая понимание его предназначения к известному резюме Иоанна Богослова: «всё, что в мiре: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» иллюстрируется всем видеорядом кинокартины. Этот императив отречения от власти греха и диавола («И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек, 1Иоан.2:16,17»), понятый в противоположном увещеванию Апостола смысле, редуцирует всякое явление жизни до его технического употребления как вспомогательного средства реализации суетных стремлений и иллюзий своего тленного существования. Конечной же целью предпринимаемых действий становится удовлетворение выше исчисленным страстям.
Воспитательные модели определяют будущую жизни человека. Для Нагико такими мотивирующими образцами для подражания стали жизнь её отца, каллиграфа и писателя, и дневники средневековой придворной дамы Сей Сёнагон, культ которой поддерживается в семье тётей. Написание и издание книги, материалом которой становится эстетическое переживание видимой красоты и разлияния блуда в многообразии телесной вещи, должно напитать алчущую в её душе гордость, а средством исполнения замыслов избирается манипуляция пороками ближнего, поработившего себя всё тем же страстям гордости и похоти.
Методы продвижения на книжном рынке своего, получившего уничижительную оценку продукта, оказываются для героини сходными с теми, которые использовал её родитель: соблазнение и предложение интимных услуг. И это уже составляет традицию, что заставляет задуматься о качестве вообще всей литературной продукции, которая попадает к потребителю столь сомнительными путями: могут ли обеспечить безнравственные средства достижение подлинной цели художественного творчества и принесение этически ценных плодов? А эстетические ценности, лишенные этического содержания, которое может вложить в них один только созерцающий божественную Истину разум, нам в изобилии предлагает неразумная природа, всё ещё несущая на себе сияние славы своего Творца.
Кого мы обманываем, вступая в интимную связь с человеком, которого намерены использовать в корыстных целях, его или себя? И если наши чувства по ходу этой лукавой игры обратятся из имитации любви (или просто симпатии) в подлинные и искренние переживания? Что тогда? Доигрывать роль бездушного манипулятора, или признать фиаско лжеца, ставшего жертвой собственного лицемерия и обмана? А может быть стоит, начиная интригу, проанализировать и ревизовать собственную систему ценностей, чтобы в погоне за иллюзорными благами не оказаться в положении старухи, сидящей над разбитым корытом.
О причинах отрыва человека от своих родовых корней дает понять монолог мамаши Джерома после его похорон. Игры с дьяволом начинаются с религиозных экспериментов, продолжаются обращением всего экзистенциального потока в русло мертвого эстетизма тленной существенности и завершаются суицидом и некрофилией как апофеозом культа сатаны (не важно, торжествует ли падший дух под собственным своим именем или под личиной буддизма), и, таким образом, вечный сценарий этого подспудного искушения Адамова рода становится тем подлинным сюжетом повествования фильма, который прикрыт прозрачной рисовой бумагой жизни Нагико, исписанной иероглифами её внешних событий.
Гениальное произведение потому и гениально, что, будучи обращено в равной мере ко всем, открывается в каждом прикасающемся к нему уме и сердце совершенно специфическим, только этому мыслящему и чувствующему существу присущим способом. Интеллектуал увидит в работе Гринуэя тонкое хитросплетение сюжетных ходов и многослойных культурных аллюзий, эмпат проникнется сопереживанием драме героев, пусть подлинность их страданий, порожденных реальной трагедией, и густо замешана на иллюзиях ума и ложных мотивациях, приводящих в беспорядочное движение их мятущиеся души и страждущие тела. Ум же, причастный к Истине, в меру этой причастности созерцает живую духовную ткань рисуемой Мастером картины, и лежащие под ней этические грунты, определяющие динамику экзистенции и связывающие видимое бытие с холстом его онтологических оснований и рамой, удерживающих на нём законов. И не важно, сколь глубоко осмысливает сам Автор своё произведение, его гениальность делает за него необходимую работу постижения и увязывания в единое целое видимых и сокровенных смыслов этой бездны красоты и безобразия, разума и безумия, славы и ничтожества, которую мы зовём своим мiром и своей жизнью.
Dr. Aeditumus (Андрей Л. Храмушин). Н.Н., Вел. Пост 2017года, апрель 6-9.

ПОСЛЕСЛОВИЕ, которое ничего не проясняет.

Написал много и неудобочитаемо, а не сказал ничего. А Фильм о писательнице, которая пишет свои книги на телах своих любовников, соотносясь мыслью с Сей Сёнагон, сама себе цитируя её строки, как бы проверяя по этому эталону свои ощущения и чувства. Но к 28 годам Нагико уже оторвалась от пуповины, питавшей её образцами домашнего воспитания и культурной парадигмы. Накопив опыт собственных переживаний, она теперь сама составляет списки любимых вещей и впечатлений, и того, что ей отвратительно.
Видимо я не сумел (как обычно) ясно выразиться. Один из полноценных персонажей фильма - иероглиф. И его общение с человеком. Две составляющих нашей природы - плоть и дух - столь же неотъемлемо присущи и каллиграфическому знаку, несущему мысленное содержание. В тандеме мысль-чувство лидирующая роль бесспорно должна принадлежать первой. Она ведёт нас к нашему Духовному Истоку. В противном случае мы подвергаем себя энтропийному рассеянию в чувственном субстрате, в бездне тления вещественного распада, отраженного в мысли, утекающей в зыбкие пески непрерывно меняющихся понятий и представлений.
Ну вот, мы вернулись к началу: знающий не говорит (ибо Истина неизреченна), говорящий - не знает (ибо ещё томится в цепях неведения). Я болтаю, как последний из "говорящих".
Фильм многоплановый и по мысли и чувству, и по форме (экран в экране). Автор связывает прошлое не только с его физическими наследниками и культурными носителями, но со всей, так сказать био- и ноосферой настоящего и будущего. Конечно, он ломает наши экзистенциальные стереотипы в отношении ценностных и этических приоритетов. Но это не повод отвергать работу Мастера, а причина для ревизии и более глубокого и обоснованного усвоения своих собственных нравственных принципов, их защиты не через отрицание чуждых идей и воззрений, а через положительную практику жизни по Заповеди. Аминь.

Я никогда не скрывал, что не питаю нежных чувств к азиатскому кинематографу. Хотя этот фильм европейского производства, но я бы отнес его к восточным все-таки. Сказать, что у них немного странное кино — не сказать ничего. Иногда все-таки попадается что-то вполне нормальное. Например, «Ушедшие». Но чаще всего мне попадается нечто непонятное и провокационное. Например, «Надувная кукла». Вот и этот фильм меня озадачил в какой-то степени.

С детства отец разрисовывал лицо дочери, приговаривая одно и тоже. Она выросла и стала искать любовника, владеющего каллиграфией, который сможет расписать ее тело. Зачем? Наверное, фетиш такой. Я лично не понял. Но мужчины либо хорошо владели кистью, либо — своим органом. Короче говоря, свелось все к тому, что главная героиня начала писать свою книгу на телах разных мужчин. Я героически выдержал 70-80 минут. На большее моего терпения не хватило. Во-первых, начало слишком медленное и нудное. Зачем нам читали всякие списки? Во-вторых, за это время мне надоело смотреть на голые мужские тела разных возрастов, физических форм и размеров, соответственно. Если хотите посмотреть на голого МакГрегора, то лучше уж выбрать «Молодой Адам». Там сюжет поинтересней. В-третьих, не понравилась ни музыка, ни съемка.

В общем, не увидел тут ни красоты, ни глубокой философии, ни смысла. И даже мой любимый МакГрегор не спас ситуацию. Я знаю, что в его карьере был сложный период, когда он не пользовался большим спросом. Видимо, именно тогда ему предложили эту роль. Ставлю 1 балл, потому что не смог заставить себя даже досидеть до конца. Не мое.

Мне кажется, если бы этот фильм был книгой, ее вполне мог бы написать Мисима. Одержимость, искусство, где расходным материалом является плоть, голые тела и смерть.
Каллиграфия -- особый вид искусства. В ней важно не столько содержание, сколько форма, плавность линий, цвет. Каллиграфия емка. Она успокаивает того, кто пишет и того, кто любуется ею. Таков и этот фильм. В нем очень много красивых кадров, некоторые имеют глубоко воздействующее действие. Но содержание для меня нет. Раз за разом люди пишут друг на друге. миллионы букв и слов, слова повсюду: на телах, на стенах, но говорят в фильме мало. Улавливаются различные символы, много символов, они пытаются добраться до меня, но так ни один и не дошел.
Что мне не понравилось. Музыка. Мой мозг и так судорожно пытался выхватить что-то из этого видеоряда, а музыка просто разрывала его на кусочки.
Совмещение нескольких кадров. В нескольких местах это выглядит уместно и оригинально, но, в целом смотрится неуместно. Особенно техническое исполнение. Цветовая гамма фильма очень неприятная, мрачная.
Немного устала от вереницы мужских членов. Я спокойно отношусь к обнаженной натуре в кино, но тут, создается впечатление, что ими нарочно тычут в камеру (а зрителю -- в лицо), миллионы ракурсов, различной текстуры, размеров и цветов.
Понравились отрывки из Сэй Сёнагон, они очень органически вписывались в сюжет и привносили некий налет поэтичности. Понравился МакГрегор с его юным женоподобным лицом и гладким гибким телом. Понравились рисунки на телах (но я их объелась за весь фильм, устала), некоторые кадры просто потрясающие.
На самом деле, неожиданный фильм для европейского автора. Я осознаю, чем он может впечатлить зрителя, но я, четно, мучалась во время просмотра и вздохнула с облегчением, когда он закончился. Хотя конец мне понравился больше всего.
Просмотрено в рамках игры ТТТ -- "Классика кино". За совет спасибо Zatv . Открыли новый горизонт.