Отзыв ArturSumarokov о фильме «Местный»

1855 год. Многотрудные времена освоения Дикого Запада, который бывает жесток и неприветлив со всеми, кто впервые оказался тут — среди безбрежной, уходящей куда-то в зыбкую даль пустыни тошнотворно-желтых песков и удушающих в своем зное прерий. Чужеродные, опасные земли, куда пришлым вход заказан, а если и выйдет — то лишь вперед ногами, а свои… Их, пожалуй, не так много, и большей частью это ковбои, охотники за индейскими головами, сами индейцы, рьяно защищающие свои территориальные пределы, и просто изгои, ищущие свое место под солнцем.

Мэри Би — одна из той редкой на Диком Западе породы женщин, которая и в горящую хижину дяди Тома войдет, и коня на скаку остановит, и еще чего-то сготовит. Ее жизнь столь же рыхла и груба, как и земля, которая ей принадлежит и которую она вынужденна в муках возделывать. Став спасительницей и просто другом для не менее потасканного жизнью ковбоя, нежели она сама, по имени Джордж Бриггс, Мэри Би соглашается на его просьбу помочь ей перевести из Небраски в Айову трех психически нездоровых женщин за вполне удобоваримую награду. Однако с самого начала путешествие не обещает быть безоблачным…

Фильм-участник конкурсной программы прошлогоднего Каннского кинофестиваля, «Местный» 2014 года стал четвертой по счету полнометражной режиссерской работой знаменитого американского актера Томми Ли Джонса и третьим по счету же его обращением к такому исконно американскому жанру кинематографа, как вестерн после дебютной телевизионной картины «Старые, добрые парни» 1995 года и культовых «Трех могил Мелькиадеса Эстрады», ставших в 2005 году одним из главных каннских триумфаторов. Кажется, что Томми Ли Джонс своей новой картиной, на выходе получившей достаточно разноречивую реакцию как публики, так и критиков и уехавшей с Канн несолоно хлебавши, без наград и пиетета, попытался войти в одну и ту же реку дважды, не сумев при этом продемонстрировать нечто по-настоящему свежее и нетривиальное, ибо в своем окончательном варианте «Местный», обращенный в своей кинематографической перспективе, в отличии от приснопамятных «Трех могил…», не к актуальному настоящему, не к злободневной современности, хотя и завуалированно ее подразумевая, а скорее к ностальгическому эскапистскому и синефильскому прошлому, являет собой пример добротного, самобытно вылепленного и преисполненного олдскульной эстетики и стилистической аутентичности произведения, которое по духу своему совпадает в первую очередь не с умозрительным авторским кино, а с мейнстримом — сбалансированным и интересным, продолжающем, как и «Поезд на Юму» Мэнголда и «Железная хватка» Коэнов все постмодернистские традиции переосмысления и некоей деконструкции жанровых парадигм классического вестерна, ибо таковым «Местный» является лишь по визуальной форме, но не по содержанию. Впрочем, «Местный» — это фильм, далекий от идеалов и моментами обманывающий ожидания столь сильно, что впору говорить о режиссерской несостоятельности и неумения его совладать с действительно сложным и неоднозначным кинематографическим материалом, букве литературного первоисточника соответствующему вполне по голливудским стандартам прочтения.

Основанный на одноименном романе двукратного обладателя Пулитцеровской премии Глендона Свортаута, перенесенного на экран, впрочем, не без вынужденных трансформаций и смены морально-этических установок, «Местный» Томми Ли Джонса в своих идеологических и сюжетообразующих конструкциях искусно взрыхлен на плодородной почве феминизма, представляя из себя вестерн, в которым мужчинам, и в первую очередь центральному протагонисту Бриггсу в исполнении самого режиссера, в котором проступают явственные черты героев-одиночек Клинта Иствуда из спагетти-лент, Джона Уэйна, Гэри Купера и Джеймса Стюарта из классики, отведена роль сугубо второстепенная, периферийная, роль этакого пассива при сильных, жестких, решительных женщинах — социальный тип архетипических героинь, которыми вовсю эксплуатирует один из главных продюсеров фильма — досточтимый Люк Бессон, ныне переживающий кризис идей. Пассива, однако, до поры до времени, ибо и жанровые шаблоны постепенно всплывают на фильмическую поверхность в своей прозрачной очевидности. Режиссер умело расставляет акценты в картине так, что «Местный» превращается в гимн женской власти над мужчинами, их силе и воле, противопоставленным мужскому коварству, порочности и недалекости. Однако путь для главных героев изначально кажется обреченным; получив выстраданное право на бунт против бытующих правил и первооснов существования на Диком Западе, где женщинам едва ли была уготована важнейшая роль в пищевой цепи, героиня Хилари Суонк Мэри Би в полной мере не сумела его, бунт, реализовать, хотя даже такая, ирреальная в своей надисторичности, попытка заслуживает внимания и соучастия. В сугубо мужском мире она так и останется чужой, пришлой из другого временного отрезка, которую что режиссер, что продюсер впечатали в художественную структуру ленты слишком резко, нарочито, дабы оттенить традиционность сопровождающего Бриггса, в уста которого преимущественно и вкладывается вся нехитрая моральная начинка картины, заключающаяся в том, что нет места опасней, чем Дикий Запад, что место женщины не с ружьем, а у плиты и что любой путь так или иначе завершается внутренними переменами и экзистенциальными выводами, не приводящими к ступору и тупику.

Определенно главным ориентиром для Томми Ли Джонса при создании «Местного» был как «Непрощенный» Иствуда, деконструировавший жанр вестерна до уровня обличительного социального высказывания в сторону мужской жестокости и женской долготерпеливости, так и ленты спагетти-плана, украшенные иронией и разгульной эффектной кровопускательностью, но на поверку фильм ни одному из вышеназванных определений не соответствует, не имея в себе, пожалуй, лишь практически всех черт классик-вестерна, кроме лихого ковбоя с задатками «охотника за головами», искренней и полной внутренней чистоты главной героини да парада-алле разномастных антагонистов, которые истребляются ради выживания. Ровный и сдержанный по режиссуре, академичной и местами суховатой, «Местный» не всегда впечатляет психологизмом и убедительностью, так и не достигнув в лишенном явного катарсиса и серьезного драматизма финале уровня философской дорожной притчи о непрощении и искуплении.