Отзывы на фильмы Клауса Маттеса

По пропахшим густым белесым дымом сигар, ливневыми дождями, льющимися с небес еженощно и почти бесконечно, пряной мочой и чем-то неуловимо гнилым улочкам Берлина, в направлении сверкающего ослепительным неоном и оглушающего джазом, блюзом и потусторонними песнопениями, дьяволическими плясками обнаженных дев, чьи тела влажны от пота и масла, увиты боа или живыми змеями, клуба, этакого инфернального кабаре идет Она. Или Он. С красноречивым именем Пьеро, с пятнами грубых поцелуев в районе шеи, с яростным блеском в глазах, которые с неистовством глядят вперед. Влюбленная не в целый мир, но в ту, ради которой Пьеро готова на все — убить или быть убитой, свергнуть старые порядки и старых идолов, призвать из бездны времен Мать Анархию и Дочь Революцию. И стать вместе со своей возлюбленной и первой, и второй, сливающейся в акте нервического совокупления под звон золотого дождя и звуки пыток классовых врагов.

Австрийский писатель, поэт, живописец, но в первую очередь композитор Альфред Шенберг вошел в историю мировой музыкальной культуры ХХ века как один из самых ее наибольших революционеров, как демиург новых музыкальных форм, радикально отрицавших все то привычное и обыденное, классическое и архаическое, что претило мировоззренческим представлениям создателя так называемой «додекафонной системы», чрезвычайно трудной для восприятия не только современниками композитора, но даже нынешней искушенной публикой. До поры до времени, непризнанный гений Шенберг в 1912 году, под влиянием актрисы Альбертины Цеме, создает один из своих главных трудов, magnum opus «Лунный Пьеро» — атональную пьесу в жанре постромантической мелодрамы, основанную на ронделях 1884 года бельгийского поэта Жиро, Из общего их числа в 50 Шенберг использовал 21, наиболее концентрированный в лирике и философичности, сконструировав на выходе три равноценные истории-новеллы с прозрачной линией сюжета, связанные между собой идеей революционных преобразований, тематикой всеобщей полиамории и амбивалентности, разыгранную на фоне приближающейся грозы, роковых перемен, участниками которых были «Люди лунного света» — герои нового времени, отрицавшие ханжескую мораль и христианскую семиотику(по сути в «Лунном Пьеро» Шенберг отобразил все идеи петербургского философа Василия Розанова).

По определению своему, «Лунный Пьеро», неоднократно успевший быть сыгранным на различных престижных театральных подмостках Европы и США и как балет, и как мюзикл, не является творением экранизируемым по сути. На линейный, пускай и предельно образный язык кино пьеса Шенберга непереводима, поскольку она уже утратила практически полностью собственную своевременность и актуальность, и для ее адекватного прочтения нужен не меньший или даже больший радикализм, чем было задумано самим австрийским enfent terrible. Впрочем, в 2014 году нашелся такой смельчак. Им стал никто иной, как самозванный король авторского гей-порно канадского происхождения и один из ведущих режиссеров направления New Queer Cinema, ближайшими единомышленниками которого стали Грегг Араки, Гай Мэддин, Ларри Кларк и Тодд Хейнс, Брюс Ла Брюс, который далеко не Феллини, не Пазолини и даже не Жан-Люк Годар, хотя быть всем и каждым он стремится буквально с первой своей картины. Ла Брюс — революционер и провокатор, творящий в век революционеров, провокаторов, реваншистов и постмодернистов, а потому ставший среди них выделяться лишь недавно, сформировав таки в окончательном виде свой кинематографический стиль.

И фильм «Лунный Пьеро» 2014 года, впервые широко представленный в рамках недавнего Берлинале и отмеченный спецпризом «Тедди», с одной стороны претендует на звание самого радикального и шокирующего фильма во всей карьере Ла Брюса, возвращая по сути и к истокам его творчества — к «Супер 8 1/2» и «Белому хастлеру», в свою очередь подыгрывающим традициям и изыскам Энди Уорхола и Кеннета Энгера. Однако в «Лунном Пьеро», изначально настроенном самим Шенбергом и на экспрессионистскую волну, Ла Брюс стремится вовсе пересоздать и переформатировать кинематограф как таковой, обманчиво выдвигая на первый план в первые минуты действия зримый сюжет, потом отброшенный вовсе за ненадобностью, сооружая непривычно избыточный умозрительный концепт, этакий доведенный до фетишизационного и фашизационного абсурда манифест несвершившейся квир-революции, квир-коммунистического нового мирового порядка, с нарочито гомосексуальным, гомоэротическим или даже транссексуальным подтекстом видоизменяя, вплоть до гротеска и трэша, назойливые лозунги про «Землю — крестьянам, фабрики — рабочим!». И до определенного времени роль картины как радикального, взрывного в своей экспрессионистской и экспериментальной постановочной манере, замешанной на видениях Ланга, Штрогейма, Мурнау("Лунный Пьеро» намеренно лишен вербальности как таковой) и даже — о ужас! — Ходоровского и Германа-старшего времен «Хрусталева» и «Трудно быть Богом»(действие картины существует не в реальной исторической перспективе, а вообще на периферии реальности), манифеста делает картину уникальной, вещью в себе, мощным авторским всплеском агрессии, состоящей из спермы, крови, дерьма, фут-фетишизма и поступательного гендерного самоопределения. «Лунный Пьеро» становится для Ля Брюса его «Сатириконом» и «Салом», его воплощенным антикино и кино в одночасье, рушащим устои и нервы. Здесь изысканный Жан Кокто рифмуется с певцом грязи и быдла Жаном Жене, Артюр Рембо и Поль Верлен оживают в новых воплощениях, а Маркс с Энгельсом сливаются в экстатическом оргазме орального, анального и группового совокупления. Предреволюционные 10-е годы оборачиваются в революционные 20-е, чтобы обрасти плотью шестидесятнического либертинажа. Время и рамки стираются вовсе, но на поверку оказывается, что «Лунный Пьеро» Ла Брюса — это кино, чересчур опоздавшее на поезд Революции, а потому воспринимаемое ныне как экзотика, пряность, но не более ввиду того, что Брюс Ла Брюс перестарался в своем желании изощриться, перехитрить весь мир, заигрался в форму, забыв, что содержание должно быть первично, что именно оно обязано взращивать в умах цветы зла, которые далеко не всегда обязательны для демонстрации, и лишь на них картина не должна строится. Манифест постепенно становится декларативным и вымученным, эпатаж — трафаретным и марафетным, а фильм слишком обильным, слишком переполненным многозначительностью, которая к финалу становится просто ничего не значащей, хотя и эффектной пустотой, которой пытаются придать оттенок философичности, а на самом деле — приземленной физиологичности, превращающей фильм Ла Брюса в этакий оммаж линчевской «Головы-ластика» в то время, как сам режиссер вершит суд Линча над всеми ханжами. Не этический, поскольку как ценное авторское высказывание вне хронотопических рамок, фильм хорош, но эстетический. Фильм скуден на революционность киноязыка и ничего кроме возвращения к первоосновам кинематографа, к немому черно-белому изображению, унавоженному до пределов шок-контентом, Ла Брюс не смог предложить, облекая радикализм парии Шенберга в излишне простую оболочку претенциозности, в бессодержательный вакуум, в котором утонули все новаторские идеи оригинальной пьесы. И на выходе получается, что «Лунный Пьеро» — это больше по Брюсу Ла Брюсу, чем по Шенбергу. Слишком личное, но не слишком провокационное кино, чтобы можно было счесть его новым витком сексуальной революции.