Отзывы на фильмы Джейсона Блума c нейтральными оценками

При упоминании такого ныне вышедшего в тираж жанра, как эротический или мелодраматический триллер, первые киноассоциации для большинства подкованных на праздниках кинематографической плоти зрителей будут самыми верными ввиду того, что история этого жанра была крайне успешной, но в то же время и скоропостижной. «Роковое влечение» и отчасти припочковавшийся к нему «Основной инстинкт»(несмотря на всю эротику, тот памятный фильм Верховена был все-таки о другом, чем просто о плотском нацизме и власти женщин), не говоря уже о всяких «Разоблачениях», «Дурных влияниях» и «Цветах ночи», выковали из первооснов семейно-бытовой триллер как таковой, все драматургические коллизии в котором сводятся или к высвободившемся на волю звериному эротизму, за которым следует жестокая расплата, или к сакраментальному реализму, подводящему на выходе жирную красную моралистскую черту над заплесневевшей мыслью о том, что все семьи счастливы одинаково, но каждая семья несчастлива по-своему. Взлет этого жанра легко объяснить желанием потешить горячим, но не чрезмерно запретным ту благопристойную публику, не желающую в реальности нарушать уютные пределы собственной семейной кормушки, обольстить ее красивым пороком, с тем намерением, что бы за определенный порог его не заходить. В большинстве случаев старые-добрые эротические триллеры были не более чем тривиальной басней с моралью, что все мужики сво…, а бабы — су…, но после всех сексуальных приключений оные все равно заслуживают права на исправление и прощение. Иногда даже кровавой ценой. В ХХI век постмодернизма и извращения всего чего угодно не только Богу, но и Сатане, жанр потихоньку канул в Лету, и любые попытки воскресить жанр, даже в сугубо эстетском виде, как это проделал Брайан Де Пальма в пастишеобразной «Страсти», к примеру, оборачивались полным и справедливым провалом. На место томной эротике со страстями сугубо бытового плана пришел гиперреализм, гипернатурализм и гипермачизм. Реальность стала отливать изумрудами избыточности, морализаторство стало навязчивым, а эротика — склизко-порнографичной.

«Парень по соседству» Роба Коэна кажется картиной, начисто вырванной из современного кинематографического контекста, будучи очень архаичным и лишенным любых признаков режиссерской индивидуальности творением, которое мало того, что принадлежит к самой устаревшей жанровой форме, не внося в нее никаких существенных поправок, так и оправдывает ее едва-едва. Для небезызвестного Роба Коэна, успевшего засветиться во многих жанрах, достигнув не всегда в них ощутимых успехов, «Парень по соседству» является не более чем амбициозной попыткой исправиться после удручающего провала «Я, Алекс Кросс», однако на поверку эта попытка становится самой зверской из всех существующих пыток ввиду того, что обращение Коэна к неизведанному для него жанру оборачивается тотальным неумением выдать пускай и предсказуемый, но все-таки привлекательный эротический триллер. Но сами законы жанра изначально сковывают все нехитрое художественное пространство фильма с его усредненными стереотипными домами в лакированном американском пригороде, с его, как на подбор, идеальными обитателями, сверкающими белозубым акульим оскалом, с его махровыми лужайками неестественно зеленого цвета. Яркий фасад, за которым, вполне традиционно, таятся неземные страсти-мордасти.

Отсутствие какого бы то ни было стержня реальности в картине компенсировано присутствием в ней же в громоздящемся количестве густой патоки фальши. Вместо обычных людей, коими были тот же Дэн Галлахер и Алекс Форрест, у Роба Коэна в «Парне по соседству» ожившие манекены, действующие схематично, запрограммированно, говорящие головы без явных мотивов, кроме как разогреть свою постель да утолить на первых порах нереализованную жажду риска. В этом искусственном, нарочито красивом мире, населенном лишь привлекательными псевдогероями, не может быть ничего неожиданного, и даже пылкий возлюбленный-тире-маньяк со сдвигом на всю фазу не может изменить что-либо в пользу большей реалистичности. Внутренняя трансформация из горячего любовника в жестокого сталкера лишена надрыва, ломки, а жертва лишена напрочь приземленности и обыкновенности. Не мудрствуя лукаво, «Парень по соседству», лишь переставив пару слагаемых и низведя все конфликты до противостояния полов, при том, что лента предлагает массу тем, где приницпиально можно разгуляться вдоволь(а это и проходящие пунктиром отношения между зрелой женщиной и парнем с не обсохшим на губах молоком — в той же «Моей госпоже» все было тонко и изящно, а в «Парне по соседству» тупо-топорно; и тема согласия на жестокость со стороны женщины, не говоря уже об одиночестве как главном виновнике всех бед современных мадам предбальзаковского возраста, падких на молодое, но опасное тело), не истеря при этом столь прямолинейной клишированностью, переписывает заново «Роковое влечение», будучи при этом невнятным, предсказуемым и крайне ленивым с точки зрения режиссерского исполнения творением, сводящем все к тому же привычному — все мужики — полные сво…, но иногда с ними хочется поиграть, что и проделала главная героиня со своим милым другом по соседству, став заложницей собственной похоти и глупости. Будучи так или иначе эдаким слишком наивным сюжетом из безымянной мыльной оперы, срывающейся в финале на фальцет с фанерой, а весь драматизм превращая в силлогизм и абсурдизм. Но только вот все без исключения мыльные пузыри имеют дурную привычку лопаться, заодно портя воздух вокруг своей сферической пустотой и простотой.

И на часах все время

Оценка 5 из 10

Спустя три года после съемки с дальней полки Blumhouse Productions достали для проката "Инкарнацию", снятую Брэдом Пейтоном ("Разлом Сан-Андреас", "Путешествие 2: Таинственный остров"), который визуально отчасти похож на завирусованных дьяволом героев своей новой ленты. Рецептура Blumhouse, поставляющей на рынок крепкие хорроры с бюджетом от 3 до 5 млн. за фильм, работала без сбоев благодаря "Синистеру", "Астралу" и "Судной ночи". Процесс закручивания гаек ужаса дошел до того, что фильм вышел в прокат без серьезной рекламной поддержки. Либо самоуверенность компании, либо пипл хавает и так. "Инкарнацию" можно трактовать как псевдонаучный триллер о мести и об экзорцизме как способе этой мести.
Сложно понять мотивы кастинга Blumhouse, но утверждение Аарона Экхарта ("Темный рыцарь", "Чудо на Гудзоне") на роль харизматичного доктора Эмбера в "Инкарнации" - единственный верный шаг. Эмбер после автоаварии прикован к инвалидной коляске, со свалявшимися волосами и небритый, но это не мешает ему увлеченно заниматься не вызывающей большого доверия псевдонаукой по изгнания бесов при помощи двух таких же увлеченных ассистентов (Кейр О’Доннелл и Бриэнн Хилл). Подобно беспроводному соединению по Wi-Fi, доктор подключается к душам своих пациентов и вытаскивает из них заразу одержимости бесами. В 26 лет Эмбер осознал свою способность к такого рода подключением, потерял свою семью в автоаварии, сам стал инвалидом. Не обошлось, конечно, без участия архидемона, которого наш одержимо борющийся герой называет Мэгги и носится за ним по всей территории Штатов.
Об успехах Эмбера наслышаны в самом Ватикане, встреча доктора с "официальным представителем" церкви Камиллой (Каталина Сандино Морено, "Любовники", Благословенная Мария") подана как столкновение двух принципиальных доктрин. Никакого богословского "изгнания", только "выселение", резать не дожидаясь перитонита. Автор сценария к "Инкарнации", Ронни Кристенсен ("Заклинательница акул", "Прощание"), эксплуатирует в Эмбере архетипы и одинокого гения, и добровольной жертвы. Пейтону удается затягивать зрителей в миры пациентов Эмбера, по сути, интуитивно, поэтому в определенных случаях такая стратегия сценария Кристенсена работает, но в большинстве "погружений" специалиста в пораженное сознание не возникает ничего другого, кроме недоумения. Вторичность представления указывает на влияние успешного "Начала" Кристофера Нолана по части выстраивания лабиринтов фантастических локаций подсознания.
Будни по изгнанию дьявола из пациентов Эмбером Пейтон как режиссер показывает настолько поверхностно, что нет никакой причины разбираться во всех этих наслоениях. Проживание в условиях поиска Мэгги и постоянный труд по выселению демонов из людей плохо сказываются на докторе, временами кажется, что он теряет разум. Финал "Инкарнации" еще больше подчеркивает мысль, звучащую в фильме: есть судьба, которая еще тягостнее, чем смерть. Эту фразу можно отнести ко всему фильму в целом. Еще один фильм Пейтона, показывающий нерешительность съемки, а далее копию - в чулан истории для знатоков и полное забвение в течение полугода.

Редко когда встретишь фильм вроде третьей части "Судной ночи" - когда кино настолько ужасно, что даже прекрасно. И сложно сказать, что хуже - откровеннейшая политическая агитация, исключительная даже для такого жанра заштампованность сюжета или же то, что идея фильма чуть более чем полностью имеет аналог в советской литературе (причем это тот случай, когда наша версия лучше).

Писатель и литературный критик Андрей Аствацатуров рекомендовал всем, кого смущают киноштампы, смотреть голливудские фильмы, предварительно употребив алкоголь и пропустив завязку, а потом до конца сеанса угадывая из жестов, оговорок, случайно брошенных реплик, кто кому кем приходится и что вообще на экране происходит. Я обошелся без алкоголя, но зато пропустил сразу две первых части, поэтому предвкушал, что тоже окажусь вброшенным "в незнакомый мир, живущий по своим законам, мир, в котором ты сам, безо всякой карты, должен освоиться". Не срослось. Уже после первых десяти минут я знал, кто из героев дойдет до конца, а кто героически погибнет во имя Добра в борьбе со Злом.

Правда, знание это радовало мало - за главных героев никак не получалось переживать и болеть. Происходящее воспринималось скорее как расширенный предвыборный ролик Демократической партии США в целом и Хиллари Клинтон в частности. Отсюда и главная героиня, которая баллотируется в президенты, и ее друзья - мигрант из Мексики, негр из неблагополучного района и эманспированная девушка-доктор, которые помогают ей в нелегкой борьбе со Злом. Зло же представлено в виде тоталитарно настроенных белых пожилых мужчин, религиозных фанатиков и самых настоящих нацистов: бритоголовых, с нашивками в виде свастики и - привет южным штатам - флагом Конфедерации на форме. Отсюда же и фразы о том, что на ночи, когда убийство - не преступление, наживаются в первую очередь оружейные компании - как отголосок всеамериканской дискуссии об отмене или ограничение права на владение оружием.

При таких исходных даже как-то и не задаешься вопросом, что же это американцы за народ такой, что с таким наслаждением убивают друг друга? Нет ли в этом врожденного рабства и потребности в сильной руке? Не нужно ли им покаяться перед всем миром за свою жестокость? Такие темы скорее всего всплыли бы в отечественной версии фильма, авторам же "Судной ночи 3" они не свойственны.

Несвойственна им и психологическая рефлексия на тему взаимоотношений власти и народа, которая лежала в повести Ю. Даниэля "Говорит Москва" (другое название "День открытых убийств"), имеющую совершенно аналогичный сюжет, но с местом действия в СССР (не думаю, кстати, что речь о плагиате, скорее тот случай, когда идея носится в воздухе). У советского писателя акцент сделан совсем на другом - на том, как даже самая безумная идея Власти в тоталитарном обществе получает вполне предсказуемое обсуждение: одни недоумевают - "Как же так?! Не могут же они...", "Наверное, мы чего-то не поняли?"; другие дистанцируются от безумных законов: "Мне все равно, что они там решают, буду жить как жил, мы все равно ни на что не влияем"; третьи покорно соглашаются: "Наверное, это такая многоходовочка! Им там наверху виднее, не дураки там сидят"; а четвертые откровенно ликуют: "Правильное и мудрое решение! Хорошим людям бояться нечего! А вот тем, кто заслуживает пасть под карающими ударами народного гнева - и мы все помним их фамилии - бояться стоит!"- причем последние чаще всего в роковой "день разрешенных убийств" как раз и отсиживается по бункерам и подвалам, вздрагивая от каждого шороха.

Авторы третьей "Судной ночи" же в такие глубины не лезут, цель у них гораздо более приземленная - в преддверии выборов правильно и доходчиво расставить акценты для массового избирателя. А достоевщина и психологизм - это уже для эстетов.

Итог - 3 балла из 10