Дин Моррис. Отзывы на фильмы

Он мог быть хуже, но к счастью не стал.

За что, лично я, люблю Готэм (город)? За то, что это квинтэссенция безумия, каждый житель в нём, от продавца в булочной до супер-преступника, не в ладах с головой и законом. Даже полицейские - глубоко прогнившие, больные люди. Это город скелетов в шкафу. Если позвонить каждому жителю, и сказать «они знают», то на следующее утро уедет каждый первый. И сериал сумел это сохранить.

ОСТОРОЖНО! СПОЙЛЕРЫ ПОД КАТОМ!

Признаться, в течении первых 1,5 сезонов меня терзали сомнения. Все эти разборки мафиозных семей, политика, клюква с Касьяновым и русскими бандитами, и теневой бизнес, если и смотрелись интересно, были слишком обыденны. И чрезмерное внимание к Фиш Муни, которую выдумали специально для сериала. Я боялся, что создатели могут пойти по греховному пути Нолана, с его нездоровой тягой к "реалистичности" и убийству всех ключевых персонажей сразу после их появления. Но к счастью этого не произошло. И уже не произойдет. В отличие от нездоровых извращений Нолана, в Готэме есть предпосылки к появлению настоящих супер-преступников, какими мы их знаем. Кто-то там играет в Arkham City, и чувствует правильную тенденцию, как надо замешивать комиксы и кинематографический. Повествование получилось очень художественным. Я не знаю, может быть, каждые 10 серий режиссера и сценаристов убивали, и на их место приходили новые, но по ходу развития сюжета меняется всё, даже настроение и цветовая гамма кадров. В первом сезоне Готэм очень сложно отличить от любого крупного города США (я не знаток тамошней архитектуры, возможно там можно узнать вполне конкретное место, но это не важно). Для меня это было очень тяжело, я привык видеть Готэм мрачным, изобилующим монументальной архитектурой, старым городом. В сериале об этом напоминают только гаргульи, которые нарочито видны на краях кадра, в некоторых сценах. А дирижабли, и вовсе, появляются только на постерах. Возможно, это и оправданно, ведь Джим, в начале, это не Бэтмен, рыскающий по крышам в ночи. Но уже во втором сезоне всё начинает меняться. В эпицентре событий оказывается психиатрическая лечебница «Аркхэм», наступает зима, а действие всё чаще происходит ночью, и за пределами уютных кварталов Готэма. А картинка всё чаще похожа на комикс. Всю вторую половину второго сезона сериал, сорвавшись с дороги, летит в кювет шизофренического безумия, попутно раскидывая кучу намёков, вроде Саломона Гранди и Убийцы Крока. Даже музыка изменяется, приобретая издевательские нотки, отдалённо напоминая мотивы из Бартоновского Бэтмена. А закрывающие заставки начали оформлять под появившихся супер-преступников, как бы отмечая их вхождение в повествование. Как будто это вдруг стал совсем другой сериал.
Таким образом, хорошо прослеживается связь психопатов с криминальным миром, который разорвался, как мыльный пузырь, в первом сезоне. Это обещает интересный, разнообразный, и по настоящему мрачный третий сезон.

Конечно, лор немного нарушен, но как иначе было бы сделать интригу из историй, которые каждый знает. Самой одиозной является, конечно, Барбара Кейн. Вообще, семья Гордонов, показанная в комиксах как эталон благоразумия, не могла бы вписаться в эту экранизацию. Поэтому Гордоны кишат демонами, как и любой житель Готэма. За неимением Бэтмена, роль катализатора безумия выпала Джиму. Как и Бэтмен, Джим Гордон одним своим присутствием возбуждает сумасшедших, и сам сходит с ума. Одна только сцена, в которой Барбара выходит из комы, отсылает нас к комиксу «Бэтмен: Возвращение тёмного рыцаря». В нём Джокер, будучи в состоянии овоща, "вернулся к жизни" как только увидел по телевизору вернувшегося Бэтмена. То же самое мы видим во втором сезоне Готэма, только здесь Барбара, слышащая, в коме, новости про арест Джима Гордона, приходит в себя. Ведь ей ещё рожать Бэтгёл! Такое необычное амплуа создаёт нужное напряжение. Ведь когда Ли Тумбкинс забеременела от Джима, я серьезно озадачился, на сколько сильно они могли бы отойти от первоисточника. Ведь у двоих детей Барбары и Джима тоже должно быть место в этой вселенной, или нет? Хотя, любовный треугольник Гордона ещё не известно куда приведёт. Мрачная любовь Джима и Барбары, это своеобразный аналог сложных отношений Джокера и Бэтмена. Не даром, что Барбара была заодно с будущим Джокером (ну, он же воскреснет, правда?))
Джокер тоже потерял свои корни, и его история внезапно стала интригующей. Уже понятно, кто будет Джокером, и почему. Но связь с Красным Колпаком стала неочевидной. Судя по всему, сцены на заводе Ace Chemicals не будет. Но кто знает. Это довольно необычно, ведь на рождение почти всех супер-преступников так или иначе оказал влияние Бэтмен. Здесь, кажется, эту роль будет играть Хьюго Стрейдж и Джим Гордон.
Интересно, почему персонаж Виктора Зааса не раскрыт. В сериале его показывают как ненормального киллера экстра-класса, даже не объясняя, почему он ставил зарубки на теле. Да и делает он это в сериале всего один раз. Кажется, что про него просто забыли. Хотя, путь к безумию у него был.

В целом, приятно, что сериал меняется и не боится заглядывать за грань здравого смысла. Сцена, где Пингвин скармливает Грейс отбивную из её детей, а потом вонзает нож в шею, это же шекспсировский Тит Андроник, чистой воды:

Их в этом пироге мы запекли,
Которым лакомилась мать родная,
Плоть, вскормленную ею, поедая;
Порукой в этом - острие ножа.

Это прекрасно! Это настоящее, незамутнённое безумие, каким оно должно быть! А также, у сериала хватает пороху для нагнетания интриги, за это даже можно простить скудную готику. Он не цитирует историю персонажей буквально, по комиксам, но и не сильно уходит в сторону, детали меняются, но суть остаётся. Это, своего рода, кроссовер, и появление во втором сезоне Совиного Суда на это указывает. Надеюсь только, что половину третьего сезона не будут рассказывать об их приготовлениях к воскрешению Ночных Когтей, как историю с Дюма во втором сезоне, это утомляло. Это прекрасный пример того, что можно рассказать о мире Бэтмена, без самого Бэтмена, и не растеряв духа оригинала. Хоть, многие события и происходят раньше, чем должны. Будет интересно следить за дальнейшим развитием. Уже столько персонажей наметились, и ещё очень много даже не упоминалось. Эту юлу можно раскручивать очень долго, надеюсь у них получится.

Красной всеобъемлющей нитью через все сознательное кинотворчество американского режиссера, сценариста и продюсера Джеймса Грэя проходит тема иммиграции и инфильтрации в новое, кардинальное иное общество, причем все без исключения центральные персонажи Грэя из «Маленькой Одессы», «Ярдов», «Хозяев ночи» etc принадлежат к волне пореформенной русской иммиграции, нахлынувшей на Штаты волной цунами после горбачевской эпохи тотального либертинажа/гласности, ознаменованной впоследствии и деструкцией всей Советской системы управления и координат. Герои картин Грэя, который сам являлся некогда уроженцем украинского Старого Острополя и принадлежит к небольшой горстке американских инди-режиссеров с русофильским складом ума и идеологией творчества, увы, не представляют из себя ни диссиденцию, ни интеллигенцию, впаянную в общекультурный русский этнос зарубежом. Их места обитания не вальяжный Манхэттен, а воспетый Вилли Токаревым и Шуфутинским Брайтон Бич, на котором на сей раз хорошая погода, а вот на Дерибасовской уже наоборот вовсю идут дожди. Их жилища находятся в Куинсе, и они с превеликой радостью лобызаются что с Мишкой Япончиком, что с Сашкой из Курска, приехавшего к своей еврейской родне. Что удивительно, взрощенный на такой, не самой благопристойной и отдающей клюквенностью почве режиссерский талант Грэя нашел свой отклик у многочисленной насмотренной публики престижных кинофестивалей Европы и США(особенно пригляделся Грэй своими опусами о русских бандитах на Американщине в Венеции и Каннах). Впрочем, в «Любовниках» 2008 года Грэй слегка отступил от привычной криминальной романтики, рассказав классическую мелодраматическую историю несчастной любви на фоне Брайтон Бич.

В своей же последней по счету крупной режиссерской работе, фильме «Иммигрант» 2013 года, впервые представленном на позапрошлогоднем Каннском кинофестивале, любимчиком которого Грэй является с поры своего молочного дебюта, и вовсе кажется, что режиссер, вероятно, уже окончательно перерос свой ранний стиль, сменил русский вектор на польский, оставшись, впрочем, по-прежнему русофилом и славянофилом, и снял если не opus magnum всея своего творчества, то уже очень близко к этому. «Иммигрант», или, если угодно упрощенная «Роковая страсть» — кино по духу своему, насыщенности и многослойности драматургического наполнения уже совершенно иное, даже чуть иноприродное для Грэя, который на сей раз создал не подражательское, под Скорсезе, кино("Ярды» и «Хозяева ночи» пожалуй что излишне напоминает оммажи «Славным парням», как «Маленькая Одесса» — «Злым улицам»), а очень самобытное, уже вовсю играющее на поле драматического сарказма и едкой иронии Вуди Аллена, который вполне бы смог снять такую ленту, имея он желание сменить Манхэттен с Европами на вектор русскости, раскрывающее тему иммиграции, обретения желанной свободы и спасения без пафоса, но с лоском; с реализмом, но без бытописательской чернушности; скорее внежанрово, чем полижанрово. Фильм Грэя это уже концентрированный универсум, в котором жизни намного больше, чем искусной и затейливой выдумки. В котором нет чистой искрящейся поэзии, а есть лишь практически булгаковско-довлатовская проза о нас, которые зарубежом есть пришлыми и чужеродными элементами, и тамошних хозяевах жизни — индивидуалистах, для которых нет Мы даже в условиях коллективного корпоративного бессознательного, а есть лишь Я, играющий чужими судьбами.

История полячки Эвы Цыбульской, отчасти фабульно синонимичная и лурманновскому «Мулен Ружу», сама по себе едва ли может претендовать на излишнюю нетривиальность. Все в ней очень типично: вынужденная иммиграция, поиск себя в новых условиях жизни, поиск своего места и, в конце концов, поиск и обретение любви, которой предстоит быть прокрученной через жернова насилия, похоти, порочности и человеческой жестокости, перебродившей на дрожжах вселенской подлости. И свободный мир Штатов предстает в картине Грэя — стилистически близкой к нуару, пронизанной флером поэтичности и почти что вычурного декаданса — отнюдь не свободным; во имя свободы — воли и не только — еще придется бороться, превозмогая себя и не отступая от заданной цели. Грэй не романтизирует ни Нью-Йорк 20-х годов, ни его разномастных, колоритных обитателей. Как таковой центростремительный конфликт здесь расплывчат; мелодрама присутствует в жанровой палитре фильма скорее для галочки, для приманки, а герои равны между собой, ибо внутри них, в их душах, идет невероятная внутренняя борьба — с соблазнами, с страстями, с собственной моральной неопределенностью. Город же остается безучастен и бесстрастен к их маленьким и большим американским трагедиям, ибо, по Грэю, человек и только человек есть вершителем своей судьбы, даже когда кажется, что им управляют силы высшие. И трагедия Эвы — это по сути трагедия всего послереволюционного славянского поколения, которое вынуждено было, под давлением внутриполитических сил, покинуть родные пенаты, сменить род деятельности и остаться в забытьи. Отголоски быта русской интеллигенции, убежавшей от нового быта, в «Иммигранте» не просто сильны и ощутимы; они громогласны, они звучат как инвектива и в сторону не только современной России, оказавшейся вновь на распутье, но и США, где свобода все больше кажется фикцией, наивной мечтой Иванушки-дурачка, который в один миг стал Иваном, не помнящем родства.